Глава I. Личность как субъект социальных и государственно-правовых отношений

Существует достаточно распространенная точка зрения, что нельзя одновременно желать двух вещей: сказать о предмете все и не повторить уже сказанного прежде. О личности как субъектов социальных и государственно правовых отношений сказано много, однако это только подчеркивает многопланововсть и актуальность темы.

Следует вновь обратиться к классическим работам в области государства и права, дать им новое прочтение в свете современных проблем правового стротительства, использовать методологию и категориальный аппарат, выработанные как зарубежной, так и отечественной наукой. В любой отрасли права фактические отношения личности и государства, личности и общества связаны правовыми отношениями. Поэтому указанная проблема, изучаемая социологической, экономической и другими науками, имеет ярко выраженный теоретико-правовой аспект, который особенно важен, поскольку речь идет о проблеме прав человека и о характере правового государства, призванного быть гарантом этих прав. При этом задаются нормы и пределы правового регулирования и деятельности государства, оптимальные параметры отношения личности и власти. Личность становится одной из главных тем правовой науки. Правовые ценности принадлежат не только обществу в целом, но и внутреннему миру отдельного человека. Они относятся как к сфере общественного сознания, так и к личностной правовой культуре. Поэтому темы «личность и государство», «человек и общество», «общество и государство» настолько тесно взаимосвязаны друг с другом, что фактически являются лишь сторонами, элементами одной темы. Поэтому и рассматривать их надо в комплексе. Перенесение темы отношения личности, общества и государства в плоскость правовой проблематики способно придать ей необходимые конкретность, динамизм, практическую направленность. В свою очередь, развитие правовой проблематики невозможно без обращения к тому материалу, который наполняет ее действительным содержанием, т.

е. к конкретному человеку, к исторически сложившемуся обществу и к развивающемуся государству, к становлению и развитию толерантности. Уже в силу того проблема личности, общества и государства, рассматриваемое в политико-правовом аспекте, становится в высшей степени значимой для современной юридической и социально-философской науки. Исторически проблема соотношения личности, общества и государства восходит к эпохе античности, к первым философско-правовым системам, хотя зачатки этих проблем можно достаточно очевидно уже обнаружить и в древней японской, китайской, индийской цивилизации (VI-VII вв. до н. э.)2. На европейском континенте уже около 450 г. до н. э. Протагор, Продик, Гиппий, Фрасимах и другие указывали, что интересы и природа человека могут весьма различаться между собой, а то и прямо противопоставляли их друг другу, тем самым ставя вопрос о необходимости научного объяснения их соотношения3. Вполне определенно указывал на эти различия и древнегреческий мыслитель Антифонт, учивший, что «многие (предписания, признаваемые) справедливыми по закону, враждебны природе (человека)»4 . Величайшие мыслители древности Платон и Аристотель стремились исследовать отношение человека к государству (понятия государства и общества здесь еще принципиально не различались). При этом они были склонны скорее подчеркивать их единство, а не противоположность. Правда, при этом существенно то, что речь шла об отношении идеалов, своего рода умственных конструктов, то есть о человеке, рассматриваемом в полном развитии его нравственных качеств (справедливом, добродетельным и т. д.), и о государстве, построенном в соответствии с идеей блага. «Идеальное государство и разумные, справедливые законы трактуются Платоном как реализация идей и максимально возможное воплощение мира идей в земной: политической и правовой жизни»5. Идея блага в объективном идеализме Платона (427-347 гг. до н. э.) есть то, что «... придает познаваемым вещам истинность, а человека наделяет способностью познавать...»6.

Трактуемый указанным образом в свете идеи блага «... отдельный человек подобен по своей природе государству...»7. Но свою очередь и совершенное государство по своей структуре должно быть подобно человеку. Рассмотрим этот вопрос подробнее. Указывая в своем знаменитом диалоге «Государство» на внутреннее единство человека и государства, Платон исходит из того, что государственное устройство и человеческая душа (которую Платон понимает как «идею» человека) имеют одинаковое «строение». В основе последнего лежат три важнейшие добродетели, которые можно трактовать как подчиненные моменты идеи блага, являющейся высшей в платоновской иерархии идеей и представляющей собой первое выражение сущности бытия. Эти добродетели — мудрость, мужество и умеренность. Наряду с ними Платон указывает и четвертую добродетель — собственно справедливость, которая, однако, существует не только с первыми тремя, но и одновременно в них самих, являясь их всеобщей основой. Она может быть иначе представлена как идея целостности первых трех добродетелей (которые, следовательно, существуют лишь в качестве моментов целого). Справедливость поэтому состоит в использовании мужества, мудрости и умеренности для служения целому: целостности государства и целостности личности человека. В душе человека этим добродетелям отвечают три ее важнейшие части: разумная (мудрость), аффектная (мужество) и вожделеющая (умеренность), в государстве же — три сословия: правителей, стражей, а также сословие земледельцев и ремесленников. При такой организации государство выступает не внешним механизмом, подчиняющим себе человека, но прежде всего средством раскрытия того, что есть в человеке истинного. Истинное существование человека возможно, по Платону, только в государстве и через государство. Цели человека лишь тогда являются справедливыми, когда они соотнесены с целями его государства. Поэтому можно вполне согласиться с позицией немецкого правоведа О. Хеффе, согласно которой Платон исходил из соответствия или даже из взаимообусловленности политической и личной справедливости, уступая из дидактических соображений первенство справедливости политической8 .

Хотя учение Платона о государстве утопично, все же высказанная им мысль о возможности организации гармоничного отношения между человеком и государством (обществом) имеет непреходящее значение. Близкие суждения о соотношении человека и государства высказывал и ученик Платона Аристотель (384-322 г. до н. э.), признанный одним из крупнейших умов в истории человечества. Эти суждения мы находим в таких трудах Аристотеля, как «Политика» и «Этика». Именно Аристотелю принадлежит знаменитое определение человека как существа политического, которое означает, что человек может реализовать свои собственно человеческие качества лишь в организованном союзе с другими людьми. Тот, кто не способен жить в таком союзе, подобен животному. Как и Платон, Аристотель стремится раскрыть принципы наилучшего устройства государства, исходя из анализа сущности человека, его способностей. К таковым он относит разум9 и волю10. Реализуя свою волю, человек должен руководствоваться стремлением к общему благу, определить которое должна особая наука. Эту науку греческий ученый называл политикой. Учение о государстве (политика) и учение о человеческой добродетели (этика) глубоко взаимосвязаны. При этом государство оказывается, по Аристотелю, почвой, единственно на которой человек реализует свои собственно человеческие качества. «Человек, живущий вне закона и права, — наихудший из всех»11. «Человек потому и считается человеком, — замечает, комментируя это положение античного мыслителя, О. Хеффе, — что он может жить в качестве человека лишь в общности такой степени и такого уровня, как полис... правовые и государственные отношения суть то место, в котором человеческое в человеке достигает своей полной действительности»12. Важно отметить, что в работах Аристотеля впервые детально рассматривается отношение к принципам государственного устройства такого важного общественного института, как семья. При этом семья и отдельный человек лишь по внешней видимости предшествуют государству. В действительности, как учил Аристотель «первичным по природе является государство по сравнению с семьей и каждым из нас, ведь необходимо, чтобы целое предшествовало части»13.

Принцип добродетели, должный являться главным ориентиром как для отдельного человека, так и для семьи, выступает на уровне государственной жизни в форме принципа справедливости. При этом Аристотель высказывается против утилитаристских трактовок сущности государства, которые были распространены со времен софистов: «Государство не есть общность местожительства, оно не создается в целях предотвращения взаимных обид или ради удобства обмена»14. Государство, как считал автор «Метафизики», выражает присущую человеку потребность в справедливости. Кроме того «... государственное общение существует ради прекрасной деятельности...»15. При всей глубине и теоретической ценности учений античных авторов о человеке и государстве, они еще весьма далеки от круга проблем, характерных для современного общества. Дело в том, что античность еще не знала понятия личности в современной его трактовке. Человек в античности имел не абсолютную, а относительную ценность, т. е. социальная ценность человека определялось тем, что он был, во-первых, свободным эллином, а не варваром; во- вторых, он был гражданином полиса, греческого города-государства. Личность вне общины или полиса для древнегреческой философии права так же нереальна, как биологический орган, оторванный от целого организма. В трактовке человека первичными являются именно его качества гражданина, личностные же характеристики второстепенны. Значительный вклад в становление понятия личности вносит философско- правовая мысль, которая развивается на духовной почве христианской культуры. Христианство распространяет на человека понятие личности, являвшейся для него важнейшей характеристикой Бога. Впрочем, пока общество носило сословный характер (на протяжении всего Средневековья), определения человека как личности оставались малосущественны для создаваемых концепций государственности. Положение изменяется в эпоху Нового времени, когда развиваются капиталистические общественные отношения, разрушающие сословные перегородки. Над сословной замкнутостью начинают доминировать отношения непосредственно независимых лиц, лично свободных лиц.

Взаимозависимость лиц выступает как вторичное отношение, опосредованное отношением к средствам производства. В таких условиях человек постепенно начинает осознаваться обществом как лицо, имеющее самостоятельную ценность, уже не связанную абсолютным образом со своим происхождением, родовыми корнями, наследственной сословной принадлежностью. Формирующийся рыночный экономический механизм делает способность к труду отдельного человека товаром, но вместе с тем требует его индивидуального освобождения и признания другими людьми в качестве равного им, свободного субъекта общественных отношений (первоначально только экономических), то есть делает его личностью. В настоящее время понятие «личность» используется как научный термин, обозначающий: 1) человеческого индивида как субъекта отношений и сознательной деятельности (лицо в широком смысле слова) или 2) устойчивую систему социальнозначимых черт, характеризующих индивида как члена того или иного общества. Хотя эти два понятия — лицо как целостность человека и личность как его социальный и психологический облик — терминологически вполне различимы, они употребляются иногда как синонимы. Именно в таком аспекте понятие личности формируется и начинает развиваться с начала эпохи Нового времени16. У его истоков стояли французский ученый и философ Рене Декарт, а также создатели классических правовых теорий либерализма Томас Гоббс и Джон Локк. В правовых концепциях понятие личности развивается в тесном единстве с понятиями свободы и прав человека, с понятиями гражданского общества и правового государства. Именно из свободных личностей, вступающих между собой в определенные социальные отношения, приобретающие устойчивость и закрепляющиеся в формирующейся социальной структуре, может сложиться гражданское общество. Теоретические построения классиков правоведения отражали объективные реалии общественного развития. С XVI-XVII вв. закладываются все предпосылки современного устройства общества, а человек вступает в государственные и общественные отношения как самостоятельная свободная личность. Постепенно, через череду буржуазных реформ и революций, складывается такое устройство государства и общества, для которого оказываются адекватны понятия правового государства, прав личности, целесообразного устройства гражданского общества. При этом общество выступает как совокупность процессов непрекращающегося общения и взаимодействия людей друг с другом. Применительно к современной ситуации общество можно представить как противоборство интеграционных и дезинтеграционных процессов. С одной стороны, благодаря развитию и интенсификации самого широкого спектра социальных связей — хозяйственных, политических, культурных и т. д., возникновению и актуализации новых видов деятельности и коммуникаций человеческий мир приобретает свойства целостности и единства. Возрастает осознание универсальных человеческих потребностей и проблем обеспечения жизнедеятельности, общности исторических судеб и безопасности народов. Это интеграционный, или центростремительный, процесс, в ходе которого современный человеческий мир приобретает глобальный характер. С другой стороны, под воздействием роста национального и индивидуального самосознания происходит распад и дробление отдельных социумов, обособление и разъединение субъектов общественной жизни. Это дезинтеграционная, центробежная составляющая мировых процессов. В человеческом мире она проявляется в различных формах социальной напряженности и конфликтности. В ходе истории можно обнаружить пределы каждого из этих процессов. Существование личности связано как с интеграционными, центростремительными, процессами, так и с дезинтеграционными, центробежными, и люди с необходимостью регулируют эти процессы, причинами которых являются противоречия части и целого, взаимодействие разного рода субъективности со своей целостностью. Культура в таком определении есть процедура и результат «переноса» и «закрепления» в предметные формы жизненно важных тому или иному сообществу людей отношений друг с другом и условияй своего бытия. Эти предметные формы фиксируют и сохраняют определенный уровень способностей человека. Востребованность тех или иных предметных форм, а значит, и опредмеченных способностей человека, зависит от жизненных интересов и целей конкретного сообщества или индивида. Результат какого-либо действия и его значение могут не совпадать. Действие людей или индивида, в ходе которого был достигнут позитивный результат, фиксируется в представлениях людей как ценность, достижение и образец, На уровне поведения личности этот образец может воспроизводиться в качестве регулятора межличностных и социальных отношений, восприниматься и сохраняться в культуре общества как нравственная установка, моральный критерий или ценность. Однако не всякое намерение, действие, его результат совпадают с нравственной установкой, критерием или ценностью. С изменениями политики изменяются и вдохновляющие ее идеи и настроения. Моральные же требования к политике постоянны: абсолютные принципы нравственности, принятые той или иной культурой. Мораль и политика находятся в постоянном напряжении и испытывают давление друг на друга. Такой характер отношений морали и политики обусловливается социальноисторическим и антропологическим параметрами. Мораль и политика развиваются вместе с другими системами общества — экономической, правовой, религиозной, идеологической и др., в которых также действуют представления о долге, границах свободы, нормах поведения и т. д. Процесс взаимоотношения морали и политики может быть обобщен в категориях общественного движения к целостности и осуществления в этом движении принципа толерантности. Мыслители Нового времени рассматривали этот принцип как переход от естественного состояния общества и человека к культуре, цивилизации, гражданскому и политическому обществу, в которых власть и государство способны обуздать распущенные или нецивилизованные нравы17. Переход от дикости к цивилизации означал возможность нравственного совершенствования человека, общества и его политической жизни. Демократизация общественных отношений также определялась в аспекте фундаментальных социальных и моральных ценностей — справедливости, свободы, права. Демократический процесс действительно составлял одну из основ европейской цивилизации, и сама она, по убеждению классиков европейской философии, могла стать господствующим миропорядком. Философы Нового времени обратили внимание на то, что в политике используются механизмы ограничения индивидуальной свободы личности. Кант развил это наблюдение в своей трансцендентальной этике, постулируя добровольное самоограничение свободы, которое не позволяет нарушать границ свободы другого. Логика нравственности может присутствовать и в политической деятельности, при этом условии политика выступает как фактор цивилизованного развития. Устойчивость и жизнеспособность любого общества зависят от готовности его членов действовать в соответствии с определенными правилами и правовыми нормами. Функция санкционирования основных регуляторов общественного производства и воспроизводства возложена на властные структуры. Власть заинтересована в публичном общественном признании таких своих полномочий. Она создает прецеденты и узаконивает свою политическую легитимацию. Научное знание располагает обширнейшим материалом формирования и изменений системы легитимации в различные исторические периоды и в конкретных социумах. В течение всей истории человечества определяющую роль в публичном признании власти играли мифология и религия. Обоснование «божественной идеи» власти до сих пор остается способом консолидации общественной жизнедеятельности. Мало того, запреты, правила, догмы, нормы, ценности и т. п., связанные с мифологией и религией, остаются в общественном сознании различных сообществ и индивидов. Эти и многие другие, созданные в определенной общественной жизнедеятельности людей идеальные образования используются в процедуре легитимности той или иной общественно значимой деятельности. Однако не сами по себе идеальные образования в своих предметных формах, а люди, обладатели и создатели этих форм, востребуют и задействуют их в своих сознательных действиях. Именно люди для своего совместного выживания и общения создают и воспроизводят такие идеальные средства, как язык, запрет, обычай, письменность, культ и храм, норму и право. Идеальности бесконечны в своем разнообразии, потому что используемые в качестве средств воздействия на общественное и индивидуальное сознания они способствуют их развитию и вместе с тем приумножают свое разнообразие. Как отмечают многие исследователи, характерной чертой нынешнего этапа научно-технического прогресса является то, что, создав всемирные коммуникационные сети, человек окончательно превратил себя в часть чего-то большего, чем он сам, и что бы ни говорили о новых технологиях, единых рынках и системных кризисах, главной приметой Нового времени нужно считать следующее положение: современный человек создал слишком сложный для себя, для своих интеллектуальных возможностей мир и потому больше не может ясно сознавать и эффективно предсказывать направление своего собственного развития. Размышляя об отрицательном влиянии современного научно-технического прогресса на многие стороны человеческой жизни, следует обратить особое внимание на тенденцию нивелирования личности. Функционирующая в бешеном темпе индустриальная машина не терпит никаких опасностей отклонения, поэтому она принимает специальные меры для уравнивания, нивелирования личностей. Весьма характерно в этом отношении то, что современные общественно-государственные учреждения с необычайным усердием занимаются «воспитанием» граждан по всеобщим стандартам и образцам. Уличная реклама, телевидение, журналы, газеты упорно внушают гражданам образцы, нормы и стандарты поведения, образования, одежды, квартирной обстановки. Граждане современных обществ в этом отношении слишком «благовоспитанны» — каждый из них необычайно чувствителен к тому, что делают, как себя ведут, как одеваются, как отдыхают, как развлекаются и как обставляют квартиру, что читают другие, вернее, большинство других: каждый хочет во что бы то ни стало жить по всеобщим стандартам, по «моде». В результате всего этого люди постепенно теряют свое индивидуально-своеобразное лицо и превращаются в анонимно-безликую массу. На сегодняшний день в рамках развитых обществ Запада нарастает в настоящее время новое социальное противоречие, гораздо более опасное, нежели известные ранее. С одной стороны, часть граждан, добившихся высокого уровня благосостояния, получивших хорошее образование, нашедших свое место в наиболее высокотехнологичных секторах материального производства и сферы услуг, все более сосредоточивается на целях собственного внутреннего духовного и интеллектуального роста. С другой стороны, им противостоит часть населения, сосредоточенного на удовлетворении своих материальных потребностей в жестких конкурентных условиях, не рассматривающих образование и собственное саморазвитие как высшую ценность и занятого главным образом в отраслях массового производства, не требующих творческих способностей. Мораль, так же как и другие способы и средства регуляции общественных и индивидуальных отношений — форма социализации. Но не утверждается и не проводится в жизнь специальными учреждениями. Она формируется в процессе действительного общения людей и выражает их исторический опыт непосредственно в коллективных и индивидуальных представлениях, чувствах, волеизъявлении. Заметим, что и сфера человеческого общения, и сфера общественной практики для своей эффективности востребуют нормативную регуляцию. В использовании ее люди создают моральные установки и ценности. Степень интенсивности и разнообразия различных сфер общественной жизни обусловливает универсализм, общечеловеческое качество исторически конкретной морали. У истоков современного понимания личности стояли французский ученый и философ Рене Декарт, а также создатели классических правовых теорий либерализма Томас Гоббс и Джон Локк. Для правового оформления и трактовки складывающихся новых общественных и государственных отношений было необходимо связать в целостную научную теорию понятия, отражающие новые исторические условия. Эту задачу в области теории государства и права наряду с Гоббсом и Локком, решали также Руссо, Кант, Гегель, Савиньи, Иеринг и др. Их учения содержат ключ к теоретическим построениям современных исследователей права и государства, а научный потенциал их систем, до настоящего времени еще в полной мере не востребованный, позволил по-новому взглянуть на многие из современных проблем. Основоположник классического либерализма Дж. Локк является одним из наиболее изучаемых в ХХ веке классиков правовой и политической мысли. Локк — мыслитель по преимуществу политический. Главное его произведение в области теории государства, права и политических отношений — «Два трактата о гражданском правлении». Характерно, что даже основное философское произведение мыслителя «Новые опыты о человеческом разуме» воспринимались современниками по большей части как теоретическое обоснование его политикоправовой системы18. Точно так же обстоит дело и с трактовкой понятия личности: в отличие от Гоббса, написавшего специальный трактат «О человеке» (включающий в себя разделы об общественных и гражданских условиях существования и развития человека), у Локка учение о человеке, его сущности, правах и свободах в конечном итоге всегда подчинено анализу общества, политики, государства. Однако не следует забывать и об обратной стороне политико-правовой концепции Локка в центре внимания английского мыслителя — отдельный, самостоятельно анализируемый человек, субстанциальная личность, с ее реальными, в том числе самыми простыми жизненными потребностями. Локк выступает как философ свободы. Свою задачу он видит в осуждении любого вида рабства, в отвечавшем духу эпохи определении прав и свобод человека и на этом пути — в выявлении самой сути политической власти и правовых отношений. Хотя в центр политико-правового исследования Локк решительно ставит отдельное человеческое существо, индивида, утверждая его неотъемлемые права, все же такая концепция не может быть названа индивидуализмом, поскольку Локк далек от того, чтобы отрицать или недооценивать социальные стороны человеческой сущности. Он писал: "Бог создал человека таким существом, что, по Господнему решению, нехорошо было быть ему одиноким, и, положив необходимость, удобства и склонности могучими побудительными силами, которыми должен был подчиняться человек, он заставил его искать общества, равно как и снабдил его разумом и языком, дабы тот мог поддерживать и наслаждаться им"19. Таким образом, по мысли Локка, человек уже изначально, по самой своей природе, есть существо политическое. И в этом он вполне солидарен с Аристотелем. Вопрос об отношении права, политики и морали отрабатывалась Локком в проблемы толерантности на материале юридических документов, связанных с Вестфальским миром. Именно модель вестфальского компромисса (не его конкретное содержание как мира между католиками и протестантами, а формальная юридическая структура, которая может быть применена к конфликтам иных сил) воплотила в себе противоречие между политикоправовыми и этическими аспектами, удерживая их в единстве и порождая новую динамику западной цивилизации. Здесь основание и возможность толерантного компромисса не рассматриваются как продукт политического соглашения людей. Они образуют предпосылку любой политической технологии и обнаруживают один и тот же нравственный закон природы. Локк упорно развивал эту тему в общефилософском плане и в применении к политико-правовой проблематике: «Напрасно стали бы мы искать в согласии людей требования разума или декреты природы»20. «“Глас народа - глас божий” - сколь неверно, сколь лживо это утверждение»21. «Если бы пришлось оценивать справедливость и право по меркам человеческой практики, больше не существовало бы ни нравственности, ни порядочности»22. В отличие от Гоббса вывод Локка заключается в том, что забота о самосохранении и собственной пользе не является законом природы или его источником. Независимость индивидов не может выступать исходным фактом их общественного бытия. Таким фактом является нравственный закон, скрепляющий общество и не дающий ему распасться. Он дает возможность для гармонизации интересов и стремлений людей. С этической точки зрения толерантность есть понимание того существенного и всеобщего, что действительно объединяет всех людей в высшем нравственном законе. Это понимание обеспечивается светильником разума. А поскольку нравственный закон есть проявление божественной воли, то речь идет о нравственно-религиозном единстве христиан вопреки всем доктринальным, культовым и иным различиям между ними. Такие различия становятся несущественными: «Если задуматься серьезно, то именно к такого рода пустякам принадлежит большинство вещей, вызывающих столь ожесточенные распри среди братьев-христиан, согласных между собой в важнейших вопросах религии; тогда как ими вполне можно пренебречь или же принять без всякого ущерба для религии и спасения души, если только отказаться от суеверия или лицемерия»23. Формируя концепцию морального консенсуса, Локк сталкивается с необходимостью разрешить следующее противоречие: закон природы универсален, налагаемые им обязательства имеют всеобъемлющий и императивный характер; но у людей различные нравы и представления о долге, образ жизни разных общественных групп и народов не позволяет говорить о том, что они исполняют требование этого закона. Локк разрешает противоречие следующим образом: «Хотя закон и обязывает всех, кому он предназначен, но он не обязывает тех, кому он не предназначен, а не предназначен он тем, кто не способен его понять»24. Закон не существует для слепых и не желающих прозренья, для тех, кто влеком страстями или усваивает чуждые моральные представления. Критерии морали и права переплетаются и ставятся Локком в зависимость от их рационального постижения25. Отсюда вытекают выводы, важные для уяснения локковской концепции и логики развития западной либеральной традиции: 1. Моральный консенсус понимается шире и глубже, чем на предшествующем этапе развития политико-правовой мысли. Он создает снование и возможность общественной жизни, включая бытие государства. Однако государство не есть простое отражение этого консенсуса. Оно на него опирается, но переводит его в другую плоскость, которой присуща иная логика деятельности, порождающая феномен толерантности. 2. Моральный консенсус достигается демонстрацией несущественности и погашением различий, а не взаимным признанием их важности для обогащения и развития взаимодействующих сторон. 3. Моральный консенсус имеет жесткие границы, предполагающие определенное понимание природы и определенный тип человека, который рассматривается прежде всего как моральное существо. Этими положениями определяется новаторство локковской концепции толерантности. Человеком в строгом смысле слова можно считать лишь члена широко понятой моральной общности, реализующей закон природы и выходящей за пределы существующих государств. А политическим субъектом (правителем, подданным, гражданином) может быть и тот, кто в моральную общность не входит, но лоялен к государству, возникшему на ее основе. Принципиальная новизна этой мысли чрезвычайно велика. Например, в отличие от всей античной традиции человек как «существо политическое» оказывается не высшим и наиболее полным проявлением человека, а лишь его частичным проявлением. Занятия политикой и участие в политике - одна из ролей, которую может освоить и «недочеловек», неспособный усмотреть и понять закон природы. Политико-философская и практическая реализация такого подхода позволяет политике выделиться в качестве особой сферы общественной жизни и сделать ее предметом научного исследования. Политика не совпадает с обществом как целым, т. е. с «политией» в античном смысле слова. Политика производна от некоего основания. Таким основанием может быть моральная общность (у Локка), экономика (в доминирующих либеральных и марксистских концепциях Х1Х-ХХ вв.), «всеобщая воля» (у Руссо), «воля к власти» (у Ницше), но в любом случае политика понимается как внеморальная сфера. Обоснование внеморальности политики - главная заслуга Локка. Концепция толерантности начинается с признания государства машиной, существующей для обеспечения гражданского мира и охраны собственности своих подданных. Необходимым условием толерантности является не безразличие людей к собственным и чужим убеждениям (напротив, Локк пишет о необходимости верить чистосердечно и по совести), а безразличие государства ко всем мнениям, суждениям и деяниям людей, поскольку они безопасны для государства. Государственная машина становится средоточием безразличного интереса и заинтересованного безразличия в отношении вещей и людей, образующих политическую материю. В этом смысле Локк выступает за терпимость к католикам как верующим, но против терпимости к ним как папистам. Таким образом, толерантность у Локка выступает не нравственной, а политической концепцией. Она не является самоценностью, зато обладает целесообразностью для существования государства. С другой стороны, нетерпимость является не аморальной, но иррациональной. Главные аргументы Локка в пользу веротерпимости сводятся к простому перечислению и описанию ее функций для эффективности и стабильности государства26. Поэтому в политической философии Локка отсутствуют моральные аргументы против теократии как типа государства, в котором законы религиозные есть часть гражданского и политического устройства. Этот момент сам по себе примечателен. Выступая за веротерпимость в Англии и Европе, Локк исходит не из моральной ценности, а из простого факта: государства в данной стране и регионе не являются теократическими. «Я готов согласиться, - пишет он, - что в теократическом государстве церковные законы становятся гражданскими, а меч правителя и может и должен отвращать всех подданных от чуждого культа и чуждых обрядов. Но Евангелие не является таким законом ни для одного христианского государства»27. Тем самым при последовательном осмыслении технико-функциональная концепция толерантности не дает никаких общезначимых оснований для критики и неприятия идеократических и тоталитарных режимов за рамками христианского ареала. Возникает вопрос: толерантна ли такая концепция толерантности и в состоянии ли она допустить и вместить культурно-историческое многообразие? Дело в том, что у данной концепции толерантности не может быть никакого иного критерия, кроме безопасности государства. Речь идет о «правильном» (в локковском смысле слова) государстве, имеющем природу машины и тип отношений с гражданским обществом, которые предполагаются его концепцией толерантности. По отношению к государству иного типа допускается право народа на восстание. Следовательно, границы политической терпимости оказываются тесными и заданными условиями сохранения статус-кво. Правитель «...может попытаться подавить, ослабить или распустить любую партию, объединенную вероисповеданием или чем угодно еще и явно опасную для правительства, используя при этом все те средства, каковые окажутся наиболее удобными для сей цели, чему он сам есть судья, и не будет отвечать в ином мире за то, что открыто в меру своего разумения делает для сохранения и спокойствия своего народа»28. Вывод такой толерантности вполне однозначен: безопасность государства отождествляется с безопасностью правительства! Если даже отвлечься от непосредственных политических выводов данной концепции, которые в настоящее время едва ли приемлемы для последовательных демократов, все же узость ее рамок очевидна. Даже при самой широкой трактовке они обозначают статус-кво, если не данного режима (вроде того, который возник в Англии после «славной революции» 1688 г.), то такого строя, при котором политика есть технический процесс. Она обеспечивает воспроизводство «базиса» общества, но не способна реконструировать его путем сообщения или привнесения новых или расширенных формальных значений. А поскольку толерантность ограничивается лишь политической сферой, она обнаруживает репрессивность самим фактом своей зависимости от наличия и сохранения определенного морального консенсуса, имеющего своим источником религию. С точки зрения Локка, атеисты и паписты одинаково нетерпимы, ибо от них можно ожидать нелояльности к данному государству. Кроме того, атеисты угрожают моральному консенсусу, лежащему в основании государства, а разрушение такого консенсуса равносильно коллапсу общества: «Если уничтожить веру в Бога даже только в мыслях, то все это рухнет, т. е. все, на чем держится человеческое общество»29. Однако тезис о том, что религия образует основу человеческого общежития, Локк не доказывает, а просто постулирует. Тем самым политическая терпимость ограничивается рамками определенного и далеко не универсального религиозного мировоззрения. Однажды М. Поланьи в полемике с концепцией «открытого общества» К. Поппера заметил: «Свободное общество - это не открытое общество, а такое, которое полностью привержено определенному набору верований»30. Определенность, неизменность, неопровержимость и универсальность этого «набора» может вызывать сомнения даже среди тех, кто в принципе считает приверженность тем или иным моральным принципам необходимым условием свободного и толерантного общества. Например, по отношению к США Р. Белл говорит о понятии «американская гражданская религия». Подчеркивая ее значение для формировании нации и всей ее истории, он отмечает возможность реорганизации этой религии без прерывания преемственности ее развития. Следовательно, даже набор и конфигурация религиозных ценностей и принципов совсем не обязательно должны быть неизменными. И характерно, что проблему гражданской религии Белла считает общей для всех современных обществ31. Однако М. Поланьи прав в том смысле, что основой такого общества должна быть некоторая моральная общность. Но дальнейшее развитие политической философии, теории и практики Запада в своих основных направлениях пошло по пути такого решения противоречия между техническим и этическим аспектами модели, которое предполагало затушевывание роли моральной общности и уход от нее в сторону все более нарастающей технологичности политического процесса. Очевидно, что сегодня либерализм представляет собой масштабное идейно-политическое движение, которое объединяет сторонников парламентского строя, гарантированного соблюдения прав и свобод личности. Идея права является центральной для либерализма, поэтому каждый значительный мыслитель либеральной ориентации должен был обращаться к правовой проблематике. Именно внедрение в общественное сознание либеральных идеалов резко усилило социальную значимость и ценность идеи права. Рождение либеральных политических партий только оформило и закрепило некоторые главные тенденции прогресса мировой культуры, и либеральное правовое мировоззрение исходит из специфических принципов, которые хотя и были сформулированы еще в античную эпоху, но своеобразно проявились на разных этапах истории. Их можно, по нашему мнению, свести к следующим положениям: принципу свободной человеческой воли, теории самоорганизующегося общества и концепции правового разума. Социальноонтологическое ядро либеральной идеи, с одной стороны, связано «с развитием личности, осуществлением естественного права, свободы и равенства»32. Разработка политико-правовых категорий в связи с пониманием самоценности личности и наличия у нее неотъемлемых прав имела своим философско- религиозным основанием представление об изначальном естественном духовном, природном равенстве всех людей. Либерализм идейно отражал реальный процесс высвобождения человека из традиционных коллективистских отношений и включения его в иные политико-правовые связи. С другой стороны, либеральная социально-правовая доктрина строится на представлении о постепенной и бесконечной эволюции самоорганизующегося общества, осуществляемой сознательными усилиями граждан. Личное самодеятельное начало в либерализме включается в социальные связи — абстрактные по своей сути, зависит от них и образует социальный порядок. Ключевой в либеральной идеологии является концепция правового разума. В отличие от политического сознания, в котором категория власти над людьми является важнейшей, в правовом разуме исходным выступает принцип разумной свободной воли, требующий от человека умения властвовать над своими собственными физическими, духовными силами и своей материальной собственностью. Правомочность личности предполагает ее рождение как субъекта права и приобретения ею объективных возможностей для реализации своих прав, а также воспитание у нее способности к признанию аналогичных прав за другими лицами и тем самым к самоограничению своих чрезмерных потребностей. Правовой разум — сознание нормативное, ориентирующееся на соблюдение закона в самом широком смысле этого слова, и отсюда его тесная связь с моральным сознанием. Существенной особенностью правового поведения является и способность к осуществлению индивидом самостоятельного выбора между разными системами ценностей на основании собственной воли, а не только подчиняясь требованиям закона. Различение права и закона — характерный признак либерального правосознания и правового разума. «Право состоит в том, что мы имеем возможность свободно распоряжаться какой-либо вещью, тогда как закон есть то, что повелевает или запрещает нам делать нечто»33, — Дж. Локк. Правовой разум выступает идеальным посредником между личностью и обществом, а правовой человек — homo legalis отличается от человека политического тем, что он связывается с обществом нормативно-идеально, включаясь в единое правовое пространство, которое невидимо, но жестко детерминирует его поведение. Наконец, спецификой либерального мировоззрения является его диалектичность, несводимость к одной-единственной теоретической либо политической позиции. Эта «двойственность» и многомерность либерального сознания делает его живучим и приспособленным к изменению социокультурных условий. Оценка «с точки зрения вечности» социальных процессов позволяет либерализму занимать объективное и в некотором смысле отстраненное отношение к действительности, а это, в свою очередь, облегчает ему выполнение миссии посредничества между разными, в том числе полярными, политическими группами. Выполнение либерализмом функции социального посредника опиралось на сознательную внеклассовость и желание быть «над схваткой». Только эта идейная и нравственная позиция и позволяла, по мнению многих отечественных либералов, создать условия для диалога и сближения разных точек зрения. В либерализме была поставлена также проблема внутреннего и не скованного никакими внешними нормами постоянного выбора идеалов индивидуального поведения во всех сферах жизни, включая политику. Однако обоснование такого выбора было и остается дискуссионным как с точки зрения повседневной жизни, так и логики, ибо «...эта процедура возможна лишь тогда, когда правила логического следования и принцип непротиворечивости признаются общеобязательными»34. Проблема становления и развития либерализма, политической толерантности актуальна и в российском общественном сознании и в реальном устройстве человеческого мира, что можно определить, исследуя кардинальные изменения в нашей стране и соизмеряя их с разнообразием основных тенденций общественного развития. Такой аспект рассмотрения не нов и в настоящее время подтверждается большим количеством предметных разработок отечественных и зарубежных авторов. Мы учли этот интеллектуальный опыт и попытались выделить действительные тенденции, способствующие теоретическому оформлению проблемы толерантности. В обобщенном виде их можно определить как глобализация мира и необходимость выживания, многополярный мир, этос самоорганизующихся систем, либерально-демократические ценности. Обнаружилось, что в разворачивании этих тенденций разбивается миф об «обочине истории», на котором находятся или могут находиться страны, сообщества или отдельные индивиды то ли по недомыслию, то ли, напротив, по соображениям «высшего порядка». Изменения, вызванные этими тенденциями, коснулись каждого землянина и сделали проблему толерантности необходимым условием регулирования своих отношений с миром и природой, с неведомым и неопределенным. Разнообразие направлений общественного развития в современном мире и, особенно в России как его части, сопряжено с процессами глобального значения. Эти процессы интегрируются в национальные уклады и влияют на все сферы общественного производства и воспроизводства во всех странах мира. Именно они делают необходимым выход различных сообществ и конкретных индивидов на международную арену и определяют характер нормативно-регулирующих средств и способов их общения и сотрудничества. В научных публикациях часто используется термин «глобализация». Впервые его употребил американский ученый Т. Левитт в 1983 году для обозначения феномена слияния рынков отдельных продуктов, производимых транснациональными корпорациями. С легкой руки известного популяризатора экономических инноваций профессора Гарвардской школы бизнеса К. Омэ глобализацией стали определять состояние мировой экономики, сформированное финансово-экономической деятельностью Европейского союза, США и Японии. Эта деятельность использовала интернациональные каналы хозяйствования, обеспечила еще большую интеграцию национальных экономик в единое хозяйственно-рыночное пространство, но она же породила и множество проблем, связанных с национальной и всемирной безопасностью. В качестве альтернативы этим противоречиям с повестки дня не снимается вопрос об интернационализации хозяйственной жизни и сдерживании деятельности транснациональных корпораций35. Таким образом, глобализация, используя характеристику В. И. Толстых, — «тенденция доминирующая, но отнюдь не единственная в современном мире, где помимо и наряду с ней действуют, проявляют себя другие тенденции и факторы — геополитические, геоэкономические, социокультурные, которые не следует с глобализацией смешивать и отождествлять»36. Процессы, которые носят глобальный характер и ставят перед человечеством трудные вопросы, в течение трех десятков лет отслеживаются и изучаются участниками Римского клуба. Здесь выяснили, что глобальная ситуация чревата кризисами, которые создаются экспоненциальным ростом народонаселения и промышленного производства при ограниченных природных ресурсах и увеличивающемся загрязнении окружающей среды. Неотрегулированность энергетическими, сырьевыми и продовольственными ресурсами обусловливается гонкой за сверхприбылью и защитой национальногосударственных суверенитетов. Не решена проблема обеспечения нормальными человеческими условиями миллионов людей на планете. В 1991 году широко обсуждался доклад участников Римского клуба А. Кинга и Б. Шнайдера, озаглавленный «Первая глобальная революция». В нем авторы обратили внимание на радикальные изменения в человеческом мире под воздействием микроэлектроники, открытий в молекулярной биологии, а также политических событий, происшедших в странах Восточной Европы и приведших к новому видению международных отношений. Эти и другие события определили «первую глобальную революцию» как беспрецедентную в истории развития человечества. Она представляет собой совокупность различных геостратегических катастроф и технологических, социально-экономических, политических, культурных и нравственных факторов, комбинация которых ведет к неопределенности дальнейшего развития человечества. Решение глобальных проблем, по мнению А. Кинга и Б. Шнайдера, должно основываться на этическом видении мира, который предполагает опору на общечеловеческие ценности жизни37. Обратим внимание на этот вывод, выделяющий проблему толерантности в составе необходимых мер в сдерживании глобального кризиса. Несмотря на то что суть этих мер формулируется в традиции этики долженствования, перед участниками общественной жизни стоит практическая задача найти и создать для их разрешения реальные условия и механизмы. Исследователи современной международной экономики сходятся на том, что промышленное перепроизводство, гонка вооружений, экологический кризис и т. д. ведут не только конкретные страны, но все человечество в мировую катастрофу, выход из которой, по убеждению большинства ученых, сосредоточивается в средствах и способах социально-политического и социокультурного регулирования. Уникальность современной ситуации состоит в том, перед «каждым и всеми» встает задача выживания. Выживать предстоит в планетарном состоянии, где существуют следующие кризисные процессы: — бифуркация биологической эволюции и технократических завоеваний человечества; — противоречие финансово-экономической глобализации с социальным и материальным обеспечением каждого индивида; — неспособность либерально-демократических форм общественного устройства, эффективного в рамках отдельного национального государства, стать основанием целостности мирового сообщества; — национально-этническая дивергенция и конфликтность38. Развитие этих процессов не в последнюю очередь зависит от того, каким образом социокультурные достижения различных сообществ включаются в движение человеческого мира к своей целостности. В таком движении насильственные процедуры — авторитарное подчинение, грубая сила, утилитаризм и прагматизм — малопродуктивны. Признание суверенности и ценности другого является необходимым условием не только интеграции, но и элементарного выживания в современном мире. Признание и ценности — идеальные образования, поэтому необходимо знать, насколько они выражают конкретные интересы конкретных людей и сообществ. Здесь методологически точным является наблюдение А. А. Гусейнова по поводу идеи общечеловеческих ценностей. Она «может считаться препятствием на пути обретения национальной идентичности в том случае, если общечеловеческие ценности понимать как некую духовную реальность, которая существует сама по себе, наряду с национальными ценностями, над ними, — пишет Гусейнов. — В действительности общечеловеческое вне конкретики национального не существует. И в высших своих проявлениях оно поднимается до общечеловеческого, совпадает с ним... Нация не может обрести свою неповторимую индивидуальность, если не выйдет за свои собственные пределы. Без этого она не будет иметь критерия, необходимого как для измерения своего собственного развития, так и для сопоставления с другими нациями. Личность вызревает в скорлупе нации. Нация вызревает в скорлупе человечества. Из этого не вытекает, что она может говорить от имени человечности и человечества... Если нация возводит свой особый интерес во всеобщий, узурпирует право выступать от имени вселенской справедливости, то она впадает в моральную демагогию точно так же, как и отдельный индивид, берущий на себя роль морального судьи»39. В настоящее время любой национальный суверенитет носит достаточно условный характер в силу общности глобальных проблем и несмотря на то, что он является центральным звеном современного международного права. Главным субъектом этого суверенитета в международной системе остается государство. Только государство правомочно формулировать и осуществлять международную политику. Все другие организации, группы и отдельно взятые лица таким правом не обладают. В свое время А. Смит, обосновывая идею благосостояния индивидов, ратовал за преимущества международной коммерции, которая благоприятствует установлению мира между народами и создает новый тип человека — космополитического коммерсанта, «гражданина мира». Но и этот убедительный апологет homo economicus в своей теории столкнулся с проблемой национальных конфронтаций и невозможностью разрешить ее только развитием либеральнорыночных отношений. Упование на то, что государство организует оборону и встанет на защиту национальных интересов, содержало допущения не только теоретического толка, но и действительного. Национальные экономики развивались лишь при условии усложнения. Товарно-денежные связи имели тенденцию к экспансии, содействуя интернациональному разделению труда, экономической специализации, межгосударственной борьбой за сферы влияния и т. д. Даже И. Канту представлялось, что если государство выступит инициатором и гарантом мирных торговых отношений и демократизации, то не за горами эра нового миропорядка. И впоследствии либерально-буржуазная мысль пробивала идею нового мирного миропорядка на основе свободной коммерции во всемирном масштабе. Первая мировая война воспринималась либеральными мыслителями как волюнтаристская регрессия, попытка некоторых нецивилизованных сил вернуться к традиционным, варварским порядкам. События Второй мировой войны заставили считаться с национальногосударственными суверенитетами, оформлять их в международное право, объединять возможности противостояния войне и другим разрушительным силам, наконец, менять теоретическую аргументацию относительно общественного развития. В историческом опыте многих стран выяснялось, что либеральные свободы и демократические установки и институты не препятствуют силовому напряжению и развязыванию войн. Обнаруживалось, что увеличение стран с демократическим строем не обязательно приводит к реализации демократических принципов в межгосударственных взаимодействиях. Современный мир активно осваивает и использует либеральнодемократические завоевания и ценности. Доминирующей системой ценностей в большинстве стран в настоящее время остаются ценности либерально-демократические, основанные на принципе толерантности. Однако это не значит, что они носят тотальный характер и не претерпевают изменений, взаимодействуя как с национальными менталитетами, так и с реалиями глобальной экономики и политики. Такая особенность либерально-демократический ценностей позволяет ученым определять их как «метаполитическую мировоззренческую систему, у которой есть длительный путь становления, а ее содержание зависит от конкретных социально-исторических условий и национально-культурных традиций»40. Однако демократия не сводится к либерализму, так же как либерализм не есть демократия. «В современном российском общественном сознании, — отмечает В. В. Соргин, — диалектика взаимоотношений либерализма и демократии не подвергалась критическому рассмотрению, в результате чего происходила аберрация, порой существенная, каждого из этих понятий. Итогом было теоретическое и идеологическое упрощение и искажение этих ценностей и их взаимоотношений, что получило и практическое выражение. Например, для современного демократического движения России было характерно утверждение, что частная собственность, рынок, индивидуализм, конкуренция есть самодостаточная база демократии. На практике же демократия и, тем более, социальная справедливость их этих либеральных ценностей автоматически никогда не вытекает. Их соединение, нахождение той модели "либеральной демократии", которая бы не нанесла ущерба ни либерализму, ни демократии, потребовала от западных обществ длительного исторического периода»41. Исследование либерально-демократических ценностей продиктовано не только потребностями в нашей стране, но и обстоятельствами, имеющими глобальный характер. Многие принципы либеральной идеологии и демократических завоеваний сегодня являются доминирующими в обустройстве хозяйственной и социально-политической жизни: свободная конкуренция как основа рыночных отношений, регулируемых государством; правовое государство, в котором интересы различных групп населения регулируется через представительные органы; осуществление через конституционное право экономических и социокультурных свобод личности. Но и сегодня либерализм и демократизм различаются друг от друг, во- первых, определением роли государства в регулировании экономики и, во- вторых, величиной государственных расходов на социальные нужды. Объективной предпосылкой возникновения либеральных и демократических установок были и остаются условия, в которых подавляется свобода личности. Антиподом либерализма являются идеология и практика авторитаризма и тоталитаризма. Так, социально-политический опыт ХХ столетия, в частности Вторая мировая война и ее последствия, открыли новую эпоху в отстаивании фундаментальной идеи либерализма и демократизма. В 1948 году ООН была принята Декларация прав человека, которая кодифицировала осуждение тоталитарных режимов. Международная конвенция не участвовала в делах государств, среди которых были и такие, где существовали авторитарные и тоталитарных системы, но в своей деятельности она поддерживала гражданско- правовые движения против репрессий. Идея свободы и прав личности вошла во многие мировоззренческие доктрины, но только в либерализме она стала системообразующей. Этот вывод является общепризнанным. Ряд исследователей обратил внимание на то, что исходным содержанием либерализма было утверждение свободы совести. Оно формировалось задолго до появления политического либерализма в ходе западноевропейской реформации и борьбы за веротерпимость. Право свободы совести как божественного правомочия каждого верующего повлияло на оформление всех других субъективных прав. Не только индивидуальная потребность, но и индивидуальное разрешение представлялись признанием от Бога как «священных», «прирожденных», «неотчуждаемых» прав и тем самым возвышались над любыми соображениями политической и социальной целесообразности. Именно такое утверждение «естественных прав» в последующей социально-политической практике просветителей становилось этическим критерием «позитивного права». Последующая рационализация либеральной свободы совести и прав человека приноравливалась к буржуазным экономическим интересам. Социальные историки обращают внимание на то, что «тема экономической независимости (частной собственности) как условия национального богатства начинала доминировать над всеми другими правовыми проблема и затемняла их исходный смысл. Гуманитарные права замыкались на образ homo economicus и его рыночной свободы. В итоге дело оборачивалось тем, что уже к 20-м годам XIX века концепция прав человека и гражданина делалась легкой добычей позитивистской, консервативной и социалистической критики»42. В качестве идеологии, то есть практически действующих идей, либерализм постоянно и устойчиво воспроизводит четыре декларации. Это — индивидуализм, эгалитаризм, универсализм и мелиоризм. Их описал в своей монографии «Либерализм» американский ученый Джон Грэй43. Проблематику толерантности можно обнаружить в каждом из либеральных постулатов. Принцип индивидуализма пытается отрегулировать эту конфликтность тем, что интересы и потребности индивида объявляет главенствующими перед посягательствами на них со стороны любого коллектива. Эгалитаризм как требование признать за всеми людьми равного достоинства их моральных ценностей и равенства всех перед законом так же, как и индивидуализм, является нормой долженствования. С позиции универсализма предполагается понимать человечество как сообщество свободных людей, причем свободных в своем разнообразии. Наконец, мелиоризм — утверждение о возможности исправления и совершенствования любых социальных и политических институтов — в отличие от идеи прогресса допускает разные соотношения сознательных и стихийных процессов44. Опыт обоснования этих принципов в современных либеральноидеологических практиках резко отличается от практик, связанных с эпохой европейских буржуазных революций и модернизацией общественной жизни. Критик западного либерализма Д. Данн отмечает, что идеологи либерализма демонстрируют «усыхание» благородных идей. «Из идеологии свободы либерализм превратился в "прагматическое и социологической описание" механизмов функционирования "плюралистического общества", оценку которых с точки зрения того, действительно ли эти механизмы работают на свободу, он уже не способен дать»45, — пишет Д. Данн в своей книге «Западная политическая теория в преддверии будущего». В настоящее время отечественные ученые активно и обстоятельно анализируют причины, сдерживающие формирование либеральнодемократических ценностей в нашей стране. Исторический опыт и культурные достижения России не позволяют перечеркивать оригинальные события национального самосознания и их закономерности. Специалисты разных отраслей социального и гуманитарного знания сходятся в том, что без выяснения национальной специфики социального развития невозможно вхождение России в современный цивилизованный мир и развитие России независимой, свободной и полноправной страной. Приобретение собственного национального достоинства — стимул для многих российских ученых. Вот почему расхожая истина о том, что история — хороший учитель, сегодня воспринимается добросовестными исследователями как актуальный императив, и они не спешат формулировать концепции, обобщать только реалии, не сверив и не сопоставив их с историческими перспективами. Проблема толерантности присутствует в исследованиях, посвященных возникновению и развитию гражданско-правового сознания в России, особенно в работах тех авторов, которые обращаются к современной либерализации и демократизации страны и стремятся выяснить их исторические предпосылки и действительные условия. Отправным моментом изучения становится тот очевидный факт, что в жизнедеятельности людей во многих странах мир реализуются либерально-демократические ценности. Они не только образуют гражданско-правовую основу и выступают регуляторами индивидуальных и общественных отношений, но и входят в состав моральных установок и ценностей. Важное место среди них занимает толерантность. Это вовсе не означает, что в поведении россиян отсутствуют либеральнодемократические установки или не реализуются нравственные нормы. Они есть, но для их приумножения и закрепления необходимы условия. В историческом опыте становления человеческого мира нравственные установки и ценности являются существенным фактором общественного развития. В связи с этим внимание отечественных ученых обращается к действительным основам функционирования либерально-демократических ценностей. Не только гражданско-правовой и нравственный опыт западноевропейских стран попадает в исследовательское поле наших ученых — они учитывают широкий контекст всемирной истории. Актуальность таких исследований проистекает также из «искажений», «смещений» либеральных и демократических установок, препятствующих адекватной политической практике. В развитии российского общественного сознания ценности того и другого политического течения были антагонистами, для снижения и разрешения противоречий между ними в стране не сложилось стабильных и легитимных условий. В. В. Шелохов так определяет обстоятельства, не способствующие утверждению либерально-демократических ценностей в нашей стране: «Если на Западе либерализм формировался как идеология среднего класса, который в борьбе с феодальными порядками широко использовал самые крайние насильственные меры, включая и массовый террор, то в России провозвестниками либерализма выступили передовые представители дворянства и интеллигенции, стремившиеся до самого последнего, крайнего предела искать компромисс с традиционными социальными и политическими связями, рассчитывая избежать насильственного решения объективно назревших проблем. Если на Западе демократия в широком смысле этого слова возникла как альтернатива либерализму, так или иначе уже сложившемуся в открытую ценностную систему и способному адаптировать демократические ценности, то в России либерализм формировался в условиях уже существующей демократической традиции, выступая в конечном счете альтернативой ей... Не случайно в русском либерализме по мере его формирования шел процесс накопления консервативных черт и тенденций»46. Отечественные ученые сходятся на том, что чрезвычайно важным становится научное осмысление исторического опыта либеральных и демократических идей в России в свете нынешней ее политики и идеологического состояния47. В нашей стране был своя оригинальная история общественной мысли и практики. Демократизм и либерализм как политические практики в России со второй половине XIX столетия вошли в ожесточенное столкновение, что деформировало их становление как нормативно-ценностных систем и платформ политического регулирования. «Наши демократы не уставали доказывать ненужность либеральных свобод, а либералы из "образованного общества" сторонились крестьянского демократизма, усматривая в нем главную опасность свободе и правам личности. В результате демократизм в России все больше принимал плебейски разрушительный характер, а либерализм вынужден был сближаться с охранительной тенденцией, поддерживая действия правящей элиты»48. Русский либерализм отличался многообразием течений и, как отмечает Э. Ю. Соловьев, в своем историческом развитии, несмотря на программнополитическую неоднозначность, «шаг за шагом приближался ко все большей определенности правопонимания»49. В современной оценке исторических вех русского либерализма ученые активно выделяют опыт и достижения русских религиозных философов конца XIX — начала XX ввека, которые в своих сочинениях откликнулись на ущемление личных свобод, учиняемое правительством и церковью. В. С. Соловьев одним из первых попытался обосновать неотчуждаемые субъективные права с помощью кантовской категории личности как «цели самой по себе» и «возможности неограниченной действительности». Русские религиозные либералы трактовали права человека как необходимое выражение христианской этической культуры, и авторитет державности остался у большинства из них незыблемым. В начале ХХ в. такие русские либералы, как П. И. Новгородцев, В. Гессен, Л. И. Петражицкий, Б. А. Кистяковский, С. И. Гессен50, сделали прорыв к социалистическим и демократическим идеям Нового времени. Старое либеральное правило «равенство перед законом» при качественно ином понимании российской истории и действительности в их учениях трансформировалось в понятие «равенства исходных шансов». Суть этого понятия П. И. Новгородцев выразил так: «Именно во имя охраны свободы право должно взять на себя заботу о материальных условиях существования; во имя достоинства личности оно должно взять на себя заботу об ограждении права на достойное человеческое существование"51. Конституционное обеспечение личных свобод рассматривалось как наилучший гарант политической стабильности. В связи с этим конституционно-правовая дисциплина признавалась более важной, "первичной", создававшей предпосылки для устранения насилия, произвола, политической дикости. Но в России существовал кардинальный разрыв между многоукладными условиями жизни и их гражданско-правовым оформлением, что делало невозможным осуществление неолиберальных инициатив. «В России начала ХХ столетия, — замечает Э. Ю. Соловьев, — существовало, по крайней мере, две сферы, намертво закрытые для либеральной аргументации любого типа: это царский двор и подавляющая масса крестьян»52. Это отчетливо осознавали русские либералы — члены конституционно-демократической партии. В. А. Маклаков указывал на условия, препятствующие созданию толерантности как общественной культурной нормы: «В отношении русского народа к исторической власти, — писал он, — долго существовали две крайности: раболепное послушание или тайное сопротивление. Понятие согласия и сотрудничества с властью было обществу незнакомо. История вырабатывала два крайних типа общественных деятелей — "прислужников" и "бунтовщиков"»53. Русский либерализм не был "кабинетной" практикой, его деятели инициировали и претворяли многие гражданско-правовые мероприятия54. Причины несостоятельности русского дореволюционного либерализма достаточно подробно исследованы отечественными специалистами55. Одной из них была мировая война, «не предопределявшаяся экономическими и политическими тенденциями национального развития. Она вызвала к жизни, с одной стороны, правительственные институты централизованного плано-принудительного регулирования, с другой — очаги "прямой" (внеконституционной) демократии на фронтах и в тылу»56. Именно с этим стихийным демократическим проявлением связали свою политическую деятельность русские социал-демократы. Партийное строительство социал-демократов отразилось в их политических программах, в которых отсутствовала какая-либо аргументация в пользу индивидуальных прав и свобод. Оценивая перспективу и продуктивность русской либеральной теории, И. К. Пантин пишет: «Как никто другой, русские либералы понимали, что основные ценности жизни, как личные, так и общественные, не зависят от простого изменения условий, а требуют для своего укоренения образования, опыта и усилия многих поколений. Более того, эти ценности представляют собой предпосылку изменений среды в направлении формирования современного общества... Русские либералы справедливо считали, что народы воспитываются в духе свободы не экономическим, а прежде всего политическим опытом. Быть материально обеспеченным — отнюдь не означает быть свободным, особенно в России, где всемогущество бюрократического аппарата и бессилие гражданина перед самоуправством чиновника вошло в плоть и кровь общественной жизни... Если свобода в любой ее ипостаси начинается с преобразования человека, то в нашей стране она начнется не с материального благосостояния, а с преодоления средствами права бюрократического характера государственной власти, с появления у большинства людей ощущения своей законности, безопасности и сопричастности к делам общества»57. Некоторые российские ученые указывает на то, что идеи либерализма и практика либеральных реформ в нашей стране напрямую импортировались из определенных кругов Запада, не связывались с уровнем и потребностями реального сознания россиян. «При ознакомлении с идеологией современных российских политиков, — пишет В. В. Согрин, — создается впечатление, что они не были знакомы не только с идеями, но даже с именами Б.Н. Чичерина, К. Д. Кавелина, П. Н. Милюкова, других выдающихся либералов дореволюционной России, чья эволюция заключала в себе важные уроки, которые помогли бы нашим современникам избежать многих просчетов, пройти этап ученичества с меньшими потерями»58. В ходе российской либерализации обнаружились фундаментальные противоречия реалий и их идеологических обоснований. В развитых либеральнодемократических странах эти противоречия не раз подверглись значительному влиянию со стороны демократических установок и в некоторых случаях нашли свое разрешение. Так, представители западного либерализма ХХ в. пересмотрели свои основные принципы. Экономическую доминанту пришлось подчинить политическому урегулирования. Справедливость стала трактоваться как «политическая справедливость», обеспечиваемая законом о «равенстве возможностей» каждого индивида. Организатором и гарантом либеральнодемократических завоеваний в развитых странах выступает государство, представляющее организацию трех ветвей власти при верховенстве судебной, которая осуществляет нормативно-правовой надзор. Либеральные политтехнологи определяют пределы полномочий государства и отстаивают его обязанность не участвовать в рыночной экономике. Процессы современного мира влияют на изменчивость и адаптивность многих мировоззренческих систем и установок. В их содержании с очевидностью обнаруживаются корректировка на реальные общественные потребности и согласование с идеями и принципами своих политических конкурентов. Формирование современных демократических основ как раз свидетельствует об этом. На смену идеи «самодержавия народа» пришли идеи гражданского общества и института прав человека. В этих идеях выразился социокультурный уровень и интересы современных индивидов. Сегодня распространенной формой демократии является политическая система, апеллирующая к нормам и правилам социального общежития. В определении демократической свободы содержится требование о подчинении нормативному порядку всех участников и сегментов общественной жизни. При разнообразии условий человеческого бытия индивиды вынуждены соотносить свои возможности и желания с правилами жизни, которые диктует им цивилизованный порядок. Критическая ситуация в странах либеральной демократии указывает на историческую ограниченность этой организационно-регулирующей системы, на поиск новых идей и принципов для разрешения таких противоречий, как индивидуальная разобщенность, социокультурная и материальная стратификация, потребительская гонка и т. д. Но это вовсе не означает, что деятели современной жизни откажутся от либерально-демократических приоритетов и завоеваний, от прав и свободы личности, справедливости, ненасилия, разнообразия. Мы выделили те реальные процессы, в которых с очевидностью реализуются условия и предпосылки толерантности как политической необходимости и культурной нормы. Все эти процессы имеют глобальный характер. Ни одна страна в мире, ни один человек не могут не испытывать их влияние на свой уклад, потребности и интересы. Всемирная история действительно захватила всех и каждого необходимостью противостоять биологической и социальной энтропии как следствию гонки за сверхприбылью, национально-государственной дивергенции и разрыва между культурными завоеваниями и их использованием в общественном развитии. Неопределенность дальнейшего развития человечества не снимает с повестки дня вопрос не только о выживании, но и о достойной человеческой жизни. Сценарии выживания, использующие либо принцип изоляционизма, либо вестернизации или модернизации, в настоящее время несостоятельны, потому, что глобальные процессы и кризисы общественного развития постоянно создают ситуацию совместных действий и совместного принятия решений. Действительно, глобализация хозяйственной жизни является продуктом европейской цивилизации и свое теоретическое и идеологическое оформление впервые получила на Западе, но в настоящее время она — всемирный процесс, охвативший жизнедеятельность людей во многих странах. Именно в ходе нее вызревают условия для диалога культур и создания общечеловеческих норм бытия. Однако чтобы продуктивно разворачивались культурные общение и сотрудничество, необходимо реализовать принцип толерантности по отношению к разнообразным позициям, ценностям, нормам, стереотипам и т. п. Более того, этот принцип необходимо кодифицировать как гражданско-правовую норму. Только с помощью такой правовой легитимации толерантность станет предпосылкой диалога культур и приобретет впоследствии моральную ценностью. Требование гражданско-правового оформления принципа толерантности — отнюдь не абстрактный императив или логический вывод, вытекающий из анализа глобальных процессов, необходимости выживания всех и каждого в обстоятельствах многополярного мира и различного рода суверенизации. Его действительная основа создается реальной хозяйственной и социальнополитической деятельностью в таких обстоятельствах. Условия толерантности обнаруживаются в практике международного урегулирования экономической экспансии и национальных конфликтов легитимными международными организациями. Ее реальной предпосылкой становится этос новых производственных предприятий, организованных как самоорганизующиеся системы и все чаще подлежащие правому контролю со стороны независимых участников общественной жизни. Толерантному поведению также способствуют новые виды деятельности и способы социализации, не укорененные в религиозноконфессиональных традициях, автономные от этнической принадлежности и в силу своей мобильности и разнообразия незаидеологизированные. В ХХ столетии особенностью социально-политической мысли стал кризис теории линейного и прогрессивного развития человечества. В научный оборот был введен термин «модернизация», и с его помощью стали не только обобщать те изменения, которые начались в западноевропейской жизни с XIV в., но и критически пересматривать методологию первых философских учений на эту тему. Непосредственной предпосылкой этого оставались те же процессы, «просигналившие» о «современном», «новом», modernus состоянии мира и человека: рационализация и интенсификация промышленного труда, научнотехническое переоснащение производства и превращение его в промышленное, секуляризация общественной жизни, возникновение и выделение новых видов духовно-практической деятельности в самостоятельные сферы, индивидуализация человеческого бытия и сознания, нормативно-ценностная ориентация. В отличие от своих предшественников авторы модернистских проектов подошли к этим изменениям с позиций циклизации и децентрализации общественного развития и оригинально реализовали нормативно-ценностную аргументацию. Значительным вкладом мыслителей-«модернистов» в современное научное знание является концепция о цивилизационном развитии. По мнению современного ученого-компаративиста О. Андерле, «концепция цивилизации стала доминирующей историко-культурной категорией, сходной по значению с преобладающей ранее концепцией нации... в науке основное внимание сместилось от народов и стран на более обширные структуры и процессы в масштабах цивилизаций»59. В обоснование категории цивилизации, а точнее - множества цивилизаций, была предпринята попытка соединить два взгляда на мир — принцип целостности и принцип плюрализма и тем самым разрешить заданную классиками философии задачу об отчужденном сознании и объяснить многообразие и разнообразие человеческих миров. Именно против такой методологии впоследствии было направлено критическое выступление П. Сорокина60. В ней ученый не допускал целостности человеческого мира и его тождественности социальной системе, или цивилизации. В противовес цивилизационной классификации он выделил типы культуры, в которых были зафиксированы динамические уровни взаимодействия личности человека, социальной среды и культурного богатства. Выделенные им «умозрительные, чувственные и интегральные культурные суперсистемы» автор «Динамики культурных перемен» считал «поистине бессмертными, могущими претерпеть любое количество флуктуаций в процессах трансформации, упадка и возрождения»61. Такое взаимодействие концепций и позиций способствовало, по мнению О. Андерле, «развитию целостной морфологии цивилизации своим трудом. Положение о целостности культуры подтверждается выявленной Сорокиным духовной гармонией всех культурных явлений какого-либо периода»62. В настоящее время «в академической науке понятие цивилизации стало все шире использоваться при формировании общих культурно-исторических принципов и законов устроения и развития сложного человеческого общества. Оно приобрело ключевое значение в ряде влиятельных общеисторических, социологических, культурологических концепций, основанных на комплексном подходе к изучению общества и динамики его развития»63. Однако установка на целостное описание цивилизаций не раскрывает в аналитическом плане принципов ее функционирования и взаимодействия различных компонентов. Не случайно термин «цивилизация» усложняется за счет идеологизации исследовательского материала. В самой процедуре идеологизации как бы сохраняется тот первоначальный концепт «центризма», который возник еще в философских системах мыслителей Нового времени, освоивших достижения европейской культуры и стартовавших от ее состояния. До сих пор термины, производные от слова «цивилизация», используются при аргументации стандартов общественного устройства. Американский исследователь международных отношений Г. Гонг обратил внимание на то, что идея соответствия стандартам «цивилизованности» с XVIII в. служила «европейским державам формой оправдания глобальной экспансии и воспринималась многими неевропейскими странами, которые длительное время поддерживали свои конкретные критерии "цивилизованности", как оскорбление и унижение и как огромная угроза... Культурное унижение и угрозы традиционному политическому и культурному порядку, в не меньшей степени, чем военные поражения, породили неразрешимые дилеммы, сопровождаемые чувством отчаяния»64. Лишь к началу ХХ в. критерии принадлежности к цивилизации стали определяться в фиксированных правовых принципах как составная часть международного права того времени, а общепризнанная кодификация норм межгосударственных и межнациональных отношений стала осуществляться только с 1947 г. созданной тогда же в рамках ООН Комиссией международного права65. Социальные нормы, принятые в межгосударственных отношениях, долгое время были обращены к организации европейскими государствами собственных возможностей сохранения суверенитета и национальных прав. Под их стандарты подгонялись международные отношения. На практике со странами, имевшими собственные системы общественного регулирования, у европейских стран развивались напряженные и противоречивые отношения. После Второй мировой войны, обозначившей кризис колониальной политики и европейской правовой системы, страны Азии и Африки стали настойчиво добиваться пересмотра тех принципов международного права, которые ограничивали их статус как цивилизованных обществ. Вместо критериев цивилизованности новыми принципами международного общения выступали недискриминация и права личности. Представители цивилизационного подхода прореагировали на эти процессы: в новых теория стала разрабатываться проблематика культурной самобытности, повлиявшая на выделение специальной отрасли исследования - культурной компаративистики. В очерке, посвященном возникновению концепции самобытности, Б. С. Ерасов отмечает: «Интенсивные поиски, ведущиеся в общественной мысли незападных стран для выяснения реальной сути происходящих процессов и основ для самоопределения в современном мире, вызвали во второй половине 70-х - начале 80-х гг. важные сдвиги как в характере научных подходов, так и в самом содержании используемых понятий. В общем подходе все более заметное место наряду с экономоцентричными и политологическими стали занимать социокультурные факторы, претендующие на равное, а подчас и преобладающее место по сравнению с остальными»66. В понятии культурной самобытности подчеркивались самостоятельность и специфика общества - носителя такой самобытности, не только преемственность с прошлым, но и ориентация на будущее. Так, в материалах межправительственных конференций по культурной политике, проводившихся в начале 80-х гг., зафиксировано понятие самобытности как «жизненного ядра культуры, того динамического принципа, через который общество, опираясь на свое прошлое, черпая силы в своих внутренних возможностях и осваивая внешние достижения, отвечающие его потребностям, осуществляет процесс самостоятельного развития»67. Однако использование этого понятия наталкивалось на противоречия. «В своих интегративных потенциях, — констатирует Б.С. Ерасов, — самобытность двойственна по своей сути: осознание принадлежности к данной общности может повлечь противостояние по отношению к другим общностям. Поэтому проблематика самобытности переходит к выяснению принципов межкультурного взаимодействия, взаимопонимания, диалога»68. Это важный момент в тенденциях теоретического оформления понятия толерантности. На практике обращают на себя внимание некоторые процессы международного нормотворчества, связанные с принципом культурной самобытности и правовым разрешением его противоречия. Так, универсальной нормой современного цивилизованного общежития является права и свободы человека. В соответствии с ней государства обязаны уважать и соблюдать права человек и основные свободы для всех, без различия расы, пола, языка и религии. Непосредственная регламентация и защита прав и свобод человека по-прежнему остается внутренним делом каждого государства. Однако такие явления, как геноцид, апартеид, расовая дискриминация и т. п. квалифицируются мировым сообществом как международные преступления и рассматриваются как дела международной компетенции. Или принцип самоопределения народов - это их право, и оно может осуществляться различно. Самоопределившиеся народы свободно выбирают не только свой внутриполитический статус, но и свою внешнеполитическую ориентацию. Но в самом процессе самоопределения народов могут проявиться сепаратистские действия, что чревато потерей территориальной целостности и политического единства государства. Эта коллизия в действительности до сих пор остается актуальной и требует многостороннего рассмотрения69. Реальные процессы делали кризисными теоретические воззрения «цивилизационщиков», и они заставляли считаться с тем, что линейно — прогрессивное видение общественного развития — это достижение человеческой мысли, зафиксировавшее действительное восхождение, переход сообществ и индивидов от животного состояния к собственно человеческим формам жизни. Категория цивилизации при учете такой позиции не умаляет своих значений, оставаясь в представлении относительно устойчивой общностью людей и стран с центральной, преобладающей системой культурных форм и их значений. Системность, целостность и интегрированность той или иной исторически складывающейся цивилизации является одним из факторов ее усложнения и развития. В таком значении термин «цивилизация» используется как классификационная категория для выделения культурно-исторических типов общества. На основе различий в технологии производства, его организации и управления, различий в нормативно-регулирующей системе объясняются такие виды цивилизации, как традиционалистская и техногенная70. Становление того или иного типа цивилизации не означает мгновенного исчезновения предшествующих, напротив, все они сосуществуют и взаимодействуют, образуя разнообразие человеческого мира. Завоеванием современного взгляда на мир стали приоритеты культуры и этических ценностей. Становится ясным, что модернизация общественной жизни, начавшаяся в Европе несколько столетий тому назад, охватила впоследствии и другие страны, которые при этом не утратили своей национальной идентичности. Деятельность человека, его сознание в любую эпоху включены в социокультурную основу этноса, нации, цивилизации. Даже если социальноэкономическое и политическое давление обстоятельств будет одинаковым для сообществ и людей, социокультурная основа и их социокультурные возможности будут реагировать на это напряжение по-разному. Многие мыслители Нового и новейшего времени обозначили сочетание этих процессов термином «постмодернизация» и увидели в них тенденцию новой формы существования, где на смену экономическим ценностям придут ценности иного порядка и уровня. Этико-эстетическая проблематика большинства постмодернистских концепций элиминировала позицию признания историчности и целостности современного человеческого мира, а также позицию необходимости создавать новые средства общения с разнообразным и действительно способным к энтропии современным миром. Немецкий философ П. Козловски в обозрении постмодернистских «ответов» на общественное состояние мира отмечает, что заключенный в их обоснованиях факт о «новизне, в смысле соответствия требованиям времени, следует ожидать в мышлении и поступках людей, вытекает из исторической природы человека и его культуры»71. Фокус познания действительно перемещается к глобалистскому пониманию человеческого мира, его развитию и тенденциям. Взаимодействие разных хозяйственных и политических структур обнаруживает общность человеческих способностей и устремлений. Воззрение на мир как систему в настоящее время достаточно четко репрезентируется в работах представителей «миросистемной» парадигмы, прежде всего в исследованиях И. Валлерстайна72. Отправной точкой данного понимания является характеристика мира как системы, организованной разделением труда в рамках единой имперской общности. «Мироэкономика» задает разнообразие политических систем и наличие множества конфликтующих государств. Капиталистическая экономика является не только фактором глобализации всех хозяйственных систем мира, но и объективной предпосылкой дезинтегрирующей способности народов и индивидов сопротивляться европейским стереотипам цивилизованности. Целостной общественной системой, по мнению Валлерстайна, остается европейский тип капиталистической экономики, способной к экспансии и не совпадающей с политическими границами. В структурировании мирового хозяйственного пространства автор выделил центр, периферию и полупериферию и уровни их взаимодействия. В ходе научных дискуссий определилось, по справедливой оценке Б. С. Ерасова, «что различные подходы к общественным процессам и истории не исключают, а дополняют друг друга, так как в них отражаются разные стороны исторического процесса. Такая познавательная ситуация отражает реальные процессы, происходящие в мире. Формируются не только глобальные экономические сети, подчиняющие деятельность самых различных субъектов общим принципам, но и происходит соответствующая социокультурная адаптация, приводящая к расширению общемировой культуры. Эти тенденции не отменяют социокультурного разнообразия, а также самобытности малых и больших культур. Наряду с универсализацией одних аспектов и сетей взаимодействия глобализация дает простор разнообразию других аспектов и субъектов. Более того, плюрализм, присущий постиндустриальному обществу, означает не только сохранение прежнего разнообразия, но и усиливающийся спрос на такое разнообразие»73. В силу усиливающейся динамики взаимодействия всех живых форм вряд ли возможно их адекватное теоретическое объяснение. Неустойчивость всех сфер и способностей человеческого мира делает относительным всякий концепт. Но это не значит, что в них и в контакте с ними современными авторами не предпринимается попытка к выяснению и обоснованию доминирующих тенденций. Подтверждением является концепция постэкономизма В. Иноземцева74. Автор не только воспользовался некоторыми категориями концепций постиндустриализма, но и критически пересмотрел их. Экспансия информационной экономики, по его мнению, создает «наиболее насыщенный противоречиями этап социального прогресса»75. Одним из главных принципов обоснования Иноземцева становится внеэкономическая мотивация человеческих действий и социальных процессов. Так, он считает, что изменение произошло в индивидуальном взаимодействии человека с окружающим миром, побудившее его изменить свою мотивацию - стремиться к «творчеству как воплощенной самореализации личности»76. Автор аргументированно полагает, что тенденция мотивации человеческой деятельности неэкономическими факторами возникает в связи с тем, что творческая активность человека становится главным источником эффективности производства. Если в современном человеческом мире, считает Иноземцев, типологизировать цели, систему интересов и ценностей, то обнаружится, что социальный статус и социокультурное содержание конкретного индивида зависит от объективных обстоятельств - доступа к образованию, знаниям, информации. В настоящее время «интеллектуальное расслоение становится основой всякого иного расслоения»77. Важность этого исследования для теоретического оформления проблемы толерантности состоит в том, что выделенная и убедительная тенденция современного индивида к самореализации объективно полагает «формирование стабильного мирового порядка» в категориях В. Иноземцева. Средством такого формирования, по мысли автора, выступает «сотрудничество всех стран, направленное на усвоение тех постэкономических порядков, которые существуют сейчас в западных странах»78. В формулировке В. Иноземцева присутствуют традиционные модернистские и постмодернистские допущения, делающие открытым и актуальным вопрос о соотношении такой интернализации к собственным способностям творить, выбирать, мотивировать как конкретное сообщество, так и конкретного индивида. Эти допущения в который раз подтверждают логику исторического развития - мировой порядок не может быть изобретен, научные знания, какими бы совершенными, полезными и значимыми они ни были, не способны заместить реального, повседневного, практического опыта людей. Они действительно могут влиять на этот опыт, но изобретать его они до сих пор не могут. Американский теоретик постиндустриализма и непримиримый критик неолиберальной экономической концепции напоминал: «Если полностью признать, воспринять и глубоко прочувствовать границы человеческой способности к познанию, равно как и ключевую роль аффектов и ценностей - подход к миру и, в частности, к принятию решений в нем может существенно измениться. Вместо сверхактивной ориентации в постановке целей, поиски «наиболее эффективных средств и "производительности" - всего того, что позволяет нам считаться существами, подобными Богу, а мир, включая других представителей рода человеческого низводить к некоей глине - возникает смирение»79. Неконтролируемые устремления только к богатству, с одной стороны, и трансформация устоявшихся форм хозяйствования в «заемные» экономические модели, с другой, — процессы деструктивные как для экономики, так и для общественного развития. Ключевое значение во взаимоотношениях сообществ и людей всегда имели нормативно-ценностные установки и предпочтения. Их усвоение и становится основной характеристикой любой социальной активности, включая экономическую. Важным моментом интернализации моральных ценностей является то, что индивид в принципе может оценивать свое поведение как совпадающее с общим благом. Стабильность общества формируют люди, часто поступающие, исходя не только из своего личного интереса. Альтруизм - феномен, известный со времен древности. В противоположность неоклассической парадигме индивидуалистического рационализма и разумного эгоизма свою деонтологическую концепцию А. Этциони основывал на связи Я и Мы, морального индивида и ответственного сообщества. «Парадигма "Я и Мы" не утверждает, что люди просто интернализуют моральный кодекс своего общества и следуют ему, являясь при этом непроницаемыми для личного интереса - или же что они допускают определение этого интереса лишь ценностями данного общества, — объяснял ученый. — Эта позиция заключается в том, что: 1) индивиды находятся одновременно под влиянием двух основных совокупностей факторов - полезности и моральных обязательств (хотя эти совокупности по-разному отражают факт социализации); 2) наличествуют существенные различия в степени проявления каждой из этих совокупностей факторов при различных исторических и социальных условиях, равно как и внутри различных личностей при одних и тех же условиях. Тем самым изучение динамики сил, которые формируют обе разновидности факторов в сопряжении - важное основание теории поведения, включая экономическое поведение, теории, которую можно назвать социоэкономикой»80. С учетом нравственно-аффективного фактора Этциони сформулировал концепцию инструментальной рациональности, под которой понимается открытость для новых данных и для способов их организации. Здесь рациональность - не цель, а средство выбора подходящего действия с установкой на продуктивность. Социоэкономический подход американского автора опирался на результаты исследования не только экономических, но социальных, психологических и культурных проблематик и позволил выделить роль некоторых норм и ценностей в обеспечении экономических решений - на стадии постановки целей и отбора средств формирования социальных программ. Идеализируя сущность современных корпораций, выраженную в производстве «публичных» благ, Этциони выделял те реальные предпосылки, которые благоприятствуют созданию общечеловеческого «климата сотрудничества2. В отношениях менеджмента и профсоюзов, корпораций со своими потребителями формируется «консенсус», согласование позиций и интересов с выгодой и благом для обеих сторон. Для создателя социоэкономики консенсус становился моделью деонтологического условия, в котором Другой - цель сама по себе, а не средство. Таким образом, в разнообразии концепций, посвященных реальным процессам и состоянию человеческого мира, с постоянством дискутируется вопрос не столько о социальных предпочтениях, выборах или ориентации, сколько об их согласованности. Напряжение в такой деятельности, пожалуй, действительно востребует ту психическую форму, за которую ратовал в XII в. христианский мыслитель П. Абеляр: «Стойкость мы можем воспринимать по таким элементам, как великодушие и терпимость. Великодушие - это то, благодаря чему мы, в качестве разумной субстанции, готовы предпринять какое- либо тяжелое дело. Терпимость же - это то, благодаря чему мы постоянно упорствуем при выполнении этого замысла»81. А десятками столетий раньше Сократ настаивал на как разумном и моральном вызове личности всякого рода гонениям и притязаниям: «Лучше терпеть несправедливость, нежели причинять ее». В культурно-личностном плане проблема толерантности «снимается» в виде выделения и описания ее как культурной нормы и морального принципа. В настоящее время проблематика толерантности образует состав этики ненасилия82. В ней существует солидная традиция теорий и практических программ, идущая от воззрений и политических действий многих деятелей человеческого мира. В настоящее время эпистемология этики ненасилия и в ее контексте проблемы толерантности сосредоточивается на психологическом аспекте — социальной мотивации и характере воздействия. Этические нормы описываются в структуре отношения Я к Другому. Специалисты признают, что для стабильности и длительности многих культурных норм поведения требуется надлежащая мотивация и овладение образцами общения. Прежде всего, мотивационная позиция обусловлена личным, заинтересованным отношением индивида к другому человеку. Ненасильственный и толерантный мотив полагает воспринимать другого как равного участника и сотрудника общения. «Техника воздействия» может приобретаться через наблюдение за другими или через личный опыт, считает польский философ А. Гжегорчик83. По его наблюдению, существуют виды воздействия, которые благоприятствуют толерантному поведению: помощь, содействие в сфере планирования, сотрудничество, передача истины84. Все эти виды деятельности можно определить как диалоговые. Классический образец диалога, как паритетного общения двух индивидов, обсуждающих и выясняющих истину, мировая культура сохранила в образах и наследии Ганди и Кинга. Тот диалоговый режим, который принимается теоретиками этики ненасилия для осуществления толерантного поведения, обусловлен нравственной зрелостью человека и его культурной заинтересованностью. Описанные учеными виды коммуникативноцелесообразной деятельности действительно способствуют формированию диалога и толерантного поведения. Однако их «технологическая» интерпретация и использование рано или поздно обнаружат мотив принуждения и манипулирования другим. В действительности не существует монопольной мировоззренческой системы, не существует также совокупности общеприемлемых этических и нравственных принципов. Возможен выбор различных способов и средств действия. Трудно быть Богом, не отрекаться от сострадания, не делать другому того, чего не желаешь себе. Максимы мировой культуры трудно осуществлять в реальной жизни. Но в современном мире имеется известная внешняя необходимость поступать в соответствии с ними. Осознавая эту необходимость, человек по логике своего становления и развития приобретает зрелость. Ее показателем является внимание и понимание другого, желание совместными усилиями проживать одну единственную жизнь. Впервые в истории интеллектуальной и политической жизни Европы было сделано открытие: политика является не воспитанием и практикой добродетели и реализации идеи «хорошей» (в аристотелевском смысле слова) жизни, а технологией улаживания конфликтов. Данная технология абстрагируется от ценностей и отказывается от поиска объективной истины. Открытие привело к перевороту, который выразился в том, что «политическая проблема стала технической проблемой»85. В качестве таковой она есть «нейтральное политическое участие» и связана с понятием толерантности как безразличия. Так была задана парадигма современности вообще, политической философии и практики в частности. Современность, как показал Л. Штраусс, есть секуляризованная библейская вера в возможность достижения небесного рая на земле. Вместо религиозной надежды на небесную жизнь в истории Европы к XVII в. возникает вера в то, что райскую жизнь можно устроить на земле усилиями самого человека86. Это убеждение повлияло на становление либерализма и его оппонентов - консерватизма и социализма как главных направлений политической мысли Нового времени. С политико-философской точки зрения современность означает радикальную модификацию и отбрасывание всей предшествующей политической мысли. Если она обладала фундаментальным единством, то современная политическая философия является ее противоположностью и обладает специфическими свойствами. Этот факт можно установить не только историческим прецедентом компромисса, приведшего к концепции толерантности, но и на основе модификации политико-философских ориентаций и их осознания со стороны крупных политических мыслителей Нового времени. Сегодня очевидно, что наличие развитых правовых отношений является важной предпосылкой как становления личности, обладающей зрелой правовой культурой, так и общественных структур, обеспечивающих реализацию ее прав. Универсальность действия права в обществе означает его регулятивное воздействие на общественное поведение в рамках социальных групп, а так же и на поведение отдельных граждан. Это воздействие должно определяться природой власти в правовом государстве и гуманистической сущностью принимаемых законов, направленных на стимулирование правомерного поведения и активной жизненной позиции. В гражданском обществе человек как субъект и объект правовых отношений воспринимает предписания закона и норм права как выражение объективно необходимых действий, направленных на поддержание гражданского согласия.

<< | >>

↑

Источник: Шалин В.В., Альбов А.П. Право и толерантность: либеральная традиция в эпоху глобализации. - 2-е изд., перераб. и доп. - Краснодар. Краснодарская академия МВД России. - 266 с.. 2005

Еще по теме Глава I. Личность как субъект социальных и государственно-правовых отношений: